Житийная икона и русская иконопись XVI века

Русская иконопись Позднего Средневековья пережила колоссальные трансформации по сравнению с предыдущими эпохами. Утрата связи с Византией, создание идеи о своей идентичности и концепции «Москва – третий Рим» не могло не отражаться на художниках и заказчиках. В данной статье мы продолжаем разговор об истории житийной иконы, ее особенностях и источниках в разные эпохи.

Житийная икона и русская иконопись XVI века

Позднее Средневековье – время, преобразившее культуру Руси. Исчезновение Византии с карты мира, случившееся после падения Константинополя в 1453 году, глубоко повлияло на политические связи всей Европы. Для Руси и ее правителей, московских князей, а, начиная с Ивана IV Грозного, и царей это выливалось как в необходимость поиска новых политических и культурных связей, так и в развитие представления о Москве как о последнем оплоте Православия. Новая цель людей этого времени – осознать себя, понять свою историю и найти ей место в общемировом историческом контексте. Эти процессы вобрала в себя и русская иконопись, а в особенности – житийные иконы.

Идеи самостоятельности Московского княжества на пути изучения своей истории, основ веры и охраны Православия в его, как считали люди этого времени, первозданном виде реализовывались в самых разных формах. Например, характерно, что именно в конце XV века, уже после падения Византии, по инициативе новгородского митрополита Геннадия впервые был выполнен полный перевод Ветхого Завета на славянский язык. Немаловажным сочинением, сопровождавшим эти тексты, была Палея Толковая, комментировавшая каноничный текст, а также бытовавшие апокрифические Жития Моисея. Именно эти тексты легли в основу формирования принципиально нового иконографического цикла – в XVI веке русская иконопись обогатилась своим собственным «Сотворением мира», как правило, оформленным по принципу житийных икон.

С художественной точки зрения русская иконопись первой трети XVI века во многом подвержена влиянию более раннего искусства, в особенности – живописи мастерской Дионисия. Легкие, будто парящие фигуры, многолюдность, многоцветность, обилие архитектурных мотивов и велумов, ключевая роль рисунка и утонченного силуэта в создании образа – эти ключевые стилистические элементы лягут в основу искусства раннего XVI века.

В середине XVI века, уже во время правления Ивана Грозного, мощный толчок культурному и художественному процессу даст митрополит Макарий. По его инициативе был проведен целый ряд церковных Соборов, посвященных канонизации русских святых, в особенности местночтимых святых из разных регионов. Практически сразу после этого появляются огромные по своему размеру и невероятные по степени подробности житийные иконы. Классический пример – образ преподобного Александра Свирского, написанный для Успенского собора Московского Кремля и включающий сразу 129 житийных клейм. На примере этой иконы хорошо видно, насколько иконописец XVI века тяготеет к нарративности в противовес умозрительной и лаконичной византийской образности: средник принципиально уменьшается, уступая большую часть площади деревянной основы иконы Житию святого в клеймах.

Другое детище митрополита Макария, до сих пор невероятно ценное для историков и искусствоведов, от которого насыщалась и русская иконопись, – это создание Великих Миней Четьих, единого свода всех известных редакций Житий святых, канонизированных к середине XVI века. Но даже если информации из Великих Миней Четьих не хватало для создания полноценного житийного цикла святого, на помощь иконописцу приходил уже плотно утвердившийся канон, отвечающий и законом Жития как литературного жанра: рождение от благочестивых родителей, крещение, отдание в учение, прижизненные чудеса, погребение и посмертные чудеса.

Форма житийной иконы оказалась крайне удобной не только для рассказа о святых, но и о евангельских событиях, как, например, в случае двух знаменитых икон для Успенского собора Московского Кремля: «Распятие с евангельскими сценами» и «Воскресение с евангельскими сценами». Помимо непосредственно библейской истории эти памятники включают в свои циклы и иллюстрации притч и диалоги Христа с апостолами. Характерно, что эти две иконы воспринимались как единый богословский ансамбль и в XVII веке располагались в Успенском соборе рядом с моделью Гроба Господнего.

Богоматерь Тихвинская в деяниях. Около 1550 г. (?) Из Благовещенского собора Московского Кремля

Подобным образом, в форме житийной иконы, в XVI веке начинают иллюстрировать и другой литературный жанр – Сказания о чудотворных иконах. В центре таких икон, как правило, располагали самые почитаемые образа Богоматери (например, Владимирская икона, Тихвинская, Казанская и т.д.), а в клеймах – историю обретения и чудес.

Рождество Богоматери, с житием Иоакима, Анны и Богоматери и праздниками. Сухой Милово. 1565-1566. Из Леонтьевской церкви в Вологде

Таким образом, русская иконопись XVI века невероятно обогатилась новыми типами житийных икон и окончательно завоевала право на нарративность. Эти особенности, а также появившиеся в XVI веке новые литературные источники, из которых черпали информацию иконописцы, станут важнейшим фундаментом для дальнейшего развития житийной иконы в XVII веке.